|
Ослеп. Как будто злобно кто-то Мне выдавил глаза и свет отнял. Иду по лестнице, как смертник к эшафоту. Что в приговоре? Если бы я знал… Молиться? – нет. И глупостей довольно. Тому молитвы в радость, кто в пути Оставил часть души, любовь свою невольно, И попытался силу в слабости найти. По всем счетам пора мне заплатить Деньгами совести и мелочью признаний, И суд свершающийся может мне открыть Действительную цену всех исканий. Дано иль не дано умение любить; Кто в чистоте живёт, тот счастлив может быть. Но лестнице конец… и оборвалась мысль, Не довершив разбег в начавшуюся высь. Едва коснувшись пуговки звонка, Услышал нестерпимой силы звон, И дрогнула предательски рука, Ещё не зная – явь то ли сон… Нет-нет! Конечно, показалось. Однако, что ж , решился – так звони, Или опять сошлёшься на усталость И повернёшься, как в былые дни? Щелчок замка, как лязгнувший затвор, И ты в дверях неслышна, невесома, Слова: «Ну что ж, входи» – как приговор… Пронзает душу взгляд полусвинцовый. Молчание. Не под слова – под пулю Шагнул я под твоё: «Ну что же ты… (Наташенька, Натальюшка , Натуля!) Я знала – не везде растут цветы. Твои визиты разочаровали, Влюбить меня в себя ты не сумел (Наташенька, Натальюшка , Наталья!) и больше был нахальнее, чем смел. И если ты об этом догадался, Хвала тебе и честь, но помни лишь, Что ежели в ошибках расписался, То этим ты вину не умалишь. Теперь я холоднее, нежель раньше, Я снова далека, как свет звезды, И если ты захочешь вдруг реванша - Растают ли? – не знаю – эти льды.» Сказавши это, вновь ты замолчала, Смотря мне испытующе в глаза. А я… Я всё начну сначала, И в алтаре увижу образа. |