|
Когда-то я пытался писать стихи и даже посещал семинар молодых поэтов Петербурга при Доме литераторов, которым много лет руководила в традициях Константина Симонова его преемница и ученица, поэтесса Нонна Слепакова. Но в конце концов ясно осознал, что необходимых поэту дарований лишён, и потому оставил эти занятия. Сохранилась лишь часть изделий моего давнишнего рифмотворчества – поэтического и сатирического. Стихи, конечно, очень слабые, но поскольку это всё-таки кусок жизни, отсвет времени – может быть, тоже близкого кому-то (здесь собраны стихи 1982-1991 годов), – то я позволил себе включить их в своё «Неполное собрание» (2008). * * * Живу как живётся, Пою как поётся И звёзды хватать не тянусь, Люблю, как умею, Уйдёт – не жалею, За длинным рублём не гонюсь. Где царствует мода. Где толпы народа, Я в вихре людском не спешу. Мне «люкса» не надо, Мне воздух – отрада, Которым так жадно дышу. На мелочи, братцы, Не стоит меняться, Не верьте заумным словам. Беспечен и волен, Живу – и доволен. Желаю того же и вам! (1985) * * * Не лицом, а торцом – Самым узким концом Нынче жизнь обернулась ко мне. Не скажу, что спиной, А иной стороной, Не оставив довольным вполне. Речи нет и о том, Будто вновь за бортом Оказался я, Богом забыт, Но, сознаться грешно, Так уж вышло оно, Что заел меня суетный быт. Мне не светит борьба, Постелила судьба Из дорожек мне только одну. Ни сверни, ни рискни – Лишь по ней семени, По готовому шей полотну. Как уж тут ни крути, А судьбу мне плести По не мною прошитой канве – Без дуэлей и драк, Без потерь и атак, Не держа козырей в рукаве. Я не то, чтоб жалел, Чтоб хотел свой удел Обвинить, обменять как-нибудь; Вижу сам: повезло, Что в тепло занесло, Что иным этот завиден путь. Но в душе неуют, Да и нервы сдают, Так тесно мне оно, полотно… Что-то надо решить: Порешить или шить До конца по нему, коль дано? (Ноябрь 1988) * * * Что за мир, где рождён и живу? Явь во сне или сон наяву? Появился на свет уж давно я, а две дюжины лет - стороною. Я врагов не нажил. Почему? Может, жил я во лжи, как в дыму? И завеса кругом дымовая наползала, врагов закрывая? Всё бреду, как в бреду, отрешён, напролом не иду – не резон. Как-то странно живу, бездыханно… Так и жизнь оборву – как-то странно. (июль 1988) * * * На-кось, выгрызи волком Непокорность мою! Не получится толком – Я из праха встаю. Пусть субтильным субъектом Представляюсь весьма – Не притронусь к объедкам, Хоть пустая сума. От пелёнок до савана Я останусь таким – Властьимущего самого Не взлобзаю руки! (1988) * * * Наша Русь – монастырь наш родной Со своим, непохожим уставом; Может правым он быть иль неправым, Но не годен уклад нам иной. И не вам, иноземцам лукавым, Тем, кто ищет из спеси дрянной На чужую обитель управу, Кто кладёт уже глаз записной Счёт вести нашим землям и травам, Быть хозяевам нашим заставам, Обладать нашей русской казной, Красотой и копилкой земной, Кладовой золотой и пушной, И подземной рекой нефтяной, И древесною мощью лесной, – Не владеете вы этим правом! Даже если пойдёте войной На ослабшую нашу державу, Подстрекаемы в том сатаной, Либо попросту целью шальной, Или даже для-ради забавы, – Так и знайте: тряхнёт стариной Наш народ православный, честной, Выйдет снова защитником бравым И, побед стародавних во славу, Встанет рядом единой стеной, Против суетной вашей оравы, Против рати несметной чумной, Чтоб явить супостата безглавым Иль развёрнутым к россам спиной, Как являли истории главы Всех, кто лез на нас с думой больной Навести на Россию потраву, Полонить её сворой цепной, Поразжиться добром на халяву, – И на щит натолкнулся стальной. Ну, а коль нам хотите добра вы, Коль придёте без мысли дурной, Но как гость, с разумением здравым, С чистым сердцем и дружбой одной, – Распахнём перед вами дубравы И простор бесконечный, сквозной, Поведём вас на луг заливной, На равнины, на горные главы, Поглядим с них налево, направо И надышимся прелью грибной, И страдой запашистой сенной, И пушистой душистой сосной, И туманной речной пеленой, И морозной тугой тишиной, И берёзовой рощей весной, Полюбуемся ширью степной, И морской необъятной волной, И сибирской тайгой величавой, Всей Россией – бескрайней, хмельной, Хороводной, резной, расписной, Деревянной, кисельной, ржаной, Малахитовой, глиняной, ржавой, Бездорожной, разгульной, квасной, Избяной, скобяной, смоляной, Самоварной и берестяной, И свечной, и молочно-парной... И тогда восхититесь по праву Этой нашей родной стороной И полюбите люд коренной – Необузданный, добрый, смурной, Острословный, простой, заводной; Наши смелые древние нравы, Наши песни, наш пляс озорной, Породнитесь душой со страной – Той, что станет вам тоже родной, И пойдёте к церквям златоглавым, Коим вечно стоять под Луной! (1991) ЭПИТАФИЯ (возможно, себе) Стихи не творя, а делая, Сбивал он слова, как доски. Рифмованные или белые – Один чёрт: корявы и плоски. На виршей его полтора кило Из даже простого чудачества Ни листа ни одно не потратило Наипаршивенькое издательство. (1991) К ОКТАВЕ Законопослушанья образец, Какой же ты предстала мне громоздкой! Рискнул я оседлать тебя, гордец, Но скинут вниз твоих длиннот загвоздкой, И с морем строк умаявшись вконец, Не смог приноровиться к рамке жёсткой. Роднее мне, хоть невелик поэт, Ажурный краткостопный силуэт. (15 – 16 июня 1992) СТЕРХАМ ОБСКОЙ ПОПУЛЯЦИИ Чёрно-красно-белый стерх, разбегаясь смело, устремляет тело вверх. Выстроясь умело в клин мчится сорок стрелок сорок ярко-белых спин. Он хозяин, я лишь – гость Сколько их осталось? Трепетная малость, горсть! И молюсь без слов я, чтоб эту стаю снова встретила весною Обь. Чёрно-красно-белый Стерх, Разбегаясь смело, Устремляет тело, Жилистое тело, Что так жить хотело, И дожить сумело, Вверх. (1988) * * * С изрядной примесью таланта Перо резво. Ведь Блоку, Данте был он дан-то? Мне ж – ничего! Не поддаётся мне стихия Ни стоп, ни строф, И как ни пробую стихи я – Не то, хоть в кровь! Двух разом не изловишь зайцев, Учил народ, Но если мне за песни взяться – Авось пойдёт? (1988) * * * Мыслим квадратами. Ромбами чёткими, Суммами, тратами, Ровными сотками; Делим десятками До обнуления, Множим порядками Для округления. Всё перемеряно, Цифрой оправлено, Ходим уверенно, Думаем правильно, Разуму верные, Душами сонные, Высокомерные, Неудивлённые. Замыслы куцые, Помыслы вздорные: Санкции, функции, Символы, формулы; Числами, схемами Мысли стреножены, В том с теоремами Письма заложены. Слушаем новости, Делимся мнением – Фактору совести Нет применения. Сторону доблестей Любим выпячивать, В море условностей Губим ребячливость. Преданы правилам, Судим уверенно – Всех переправили, Всё перемеряли, Неудивлённые, Высокомерные, Душами сонные, Разуму верные. Где запредельное? Где изначальное? Спешка недельная Дни измочалила. Может, когда-нибудь С сердцем условимся, Вскинемся на небо И остановимся? (лето 1990) КЫЗЫЛ-ЯР, солёное озеро Дорога пропылённая Под колесо мне стелется – Велосипеду нравится Катиться под уклон! А озеро солёное, Застыв, не пошевелится, И лёд солей не плавится, Июлем раскалён. И стрекозою сонною Трепещет над просторами Безводными, бесплодными В тяжёлом вихре зной. А озеро солёное, Заняв от кручи сторону, Кристаллами холодными Сверкает подо мной. И, засухой спалённая, Земля хоть капли требует, И солнце переспелое Нависло за спиной. А озеро солёное Игры погод не ведает, Зимой и летом белое Под коркой соляной. Кто правил местным обликом, Пятно лимана выбелив? Кто саваном покойницким Кусок земли накрыл? Когда, зачем из облака Лучи всю влагу выпили, Заставили покой нести Спустив сухим на Крым? Под ним лишь грязь унылая Таится вязким омутом; Как смоль черна, молчит она, Упрятана от глаз. И веет там могилою, И места нет живому там, Где солью всё пропитано, Где свет дневной угас. А дальше, из-за берега, Прожаренного досуха, Полоска моря близится – Спасенья от жары. И, наважденья белого Испив глазами досыта, Спешу я с ним увидеться, Летя в седле с горы. (1988) * * * Сколько лет нам пугать себя, люди земли, Сколько ждать этой атомной ночи? Уж не вы ли правы, кто в библейской дали Апокалипсис нам напророчил? Кто нам срок назначал И шутя отмечал, Где начало начал, Где финальный причал? Нам свобода сродни, Но теперь мы одни Довели свои дни До глухой западни. Сколько лет ранят свет частоколы ракет? Сколько бед слал вослед себе разум? Много каждому ждать – нам не важен ответ, Лишь бы смертью своей, чтоб не разом… Хватит, чёрт нас возьми, Нам десятков восьми, Но поляжем костьми, Оставаясь людьми, А не общей золой, Сгинув миром долой Под нависшею злой, Беспощадной скалой! Сколько лет ожидать нам смертельной зимы? Сколько зим – незелёного лета? Быть ли пиру чумы? Силы тьмы или мы – Кто падёт в битве мрака и света? Одночасьем худым Встанет поверху дым, Ляжет пеплом седым, Путь закрыв молодым. В этом адском котле Всем тонуть нам во мгле На одном корабле, Взрезав вены Земле! (1988) * * * Ведь где-то есть, Ведь должен быть, Отмечен как-нибудь Никем ещё не хоженый, Наш самый верный путь. Бечёвкой- невидимкою Для каждого из нас Струится он, Единственный, Сквозь каждый день и час. А мы то отдаляемся, Ища себя самих, То с ним опять Сливаемся На день, на час, на миг. И из людей любой, любой Отметил жизнь свою Пускай разок, Пусть небольшой, Но гениальностью. Вот только как, Вот только где Найти и уловить На суше, в воздухе, в воде Невидимую нить? (1990) * * * Всё песками ползу, дням теряя счёт, жду, как манну, грозу, влагу зря ищу, зря ищу, всех кляня, крова близкого. Солнце, матерь огня, крою истово. Жгут лучи, не щадя, сверлят темя мне. Дотянуть без дождя хоть до темени! Голод тоже – внаём к испытаниям: глухо тут и с питьём, и с питанием Мне в такую жару разум вышибло. «Дух твой вон бы, – ору, – разом вышел бы! Мало, что ль, ты мне зной на мозги лило? Не торчи надо мной, чтоб ты сгинуло! О воде шлю мольбы, ни черта не ем, ещё ты здесь судьбы начертанием. Но недаром судьбой мне враги даны: буду биться с тобой до погибели!» А светилу – плевать, недосуг ему воплю смертного внять недосохшему. Нависает оно глыбой пламенной, в небеса надо мной вклинясь намертво. Хрипу, что ль, моему грош цена уже? Иль корона ему давит на уши? Только в душу плюёт, не внимаючи, равнодушия лёд обжигающий. Вдруг – как молния с глаз враз исчезло всё. Вопиющий мой глас в полночь врезался. Я зрачками верчу полумутными: не пронзить ни лучу жуть немую тьмы. И шальные глаза тру до боли я: сон оспорить нельзя, явь – тем более. Мне б очнуться пора, да не хочется: значит – снова с утра в одиночество. Где я силам найду приложение? Где паду я в чаду напряжения? Лучше так, чем пластом дни и ночи спать; лучше враг, чем ничто, одиночество. Осень, осень кругом, взвесь туманная. Солнца месяц, другой жду как манны я. Воют воем ветра, гонят прочь листву… Привыкать мне пора к одиночеству. (1989) * * * Карусель недель, канитель забот, понедельников, четвергов, суббот. Дел отложенных снежный ком растёт; жить не можем мы с прежней скоростью. Эти вторники, понедельники, непокорные, беспредельные; среды, пятницы, воскресения, неприятности, опасения; дни субботние, четверговые, мимолётные, бестолковые; море дел растёт, расширяется, до предела всё ускоряется. В мёртвом городе, в мёрзлых зданиях день так короток, ночь так тянется. Темы новые выев дочиста, налегло оно, одиночество. Кто откликнется, отзовётся кто? У людей в сердцах нет ни отсвета. Только ты, как стих, Тем, что просто есть, Помогла нести Бытовухи крест. Вместе маемся, кожей скрещены, и печалимся тоже вместе мы, Суетой сует Вместе движимы, В карусели той стали ближе мы, Но пройдёт, пройдёт полоса невзгод, полоса забот, четвергов, суббот. Позабудем мы дней названия, эти будние расставания. Беды с вьюгами сгинут за море, друг для друга мы станем заново, примем пульс земли всеми порами… Только будет ли? Только скоро ли? (1990) * * * Как часто для добра нам данной силою На смерть убийством новым отвечаем мы! Ужель нам мало, человеки милые, Несчастных случаев и зол нечаянных? А ты, недобрая фортуна – иль не видишь ты: И без тебя любви и миру в людях нелегко! – Зачем же столько ленточек ты финишных До срока обрываешь чёрною рукой? (Май – август 1987) * * * Если б каждый и любой Был таким, как мы с тобой, Простота бы мир спасала, Всем бы жить свободно стало Без законов кутерьмы, Если б каждый был, как мы. Если б каждый и любой Был таким, как мы с тобой, Жили б все, не пряча взоров, Без запоров и заборов, Без вины и без тюрьмы, Если б каждый был, как мы. Если б каждый и любой Был таким, как мы с тобой, Все ходили бы нагими, Нравы были бы другими, Стали б чистыми умы, Если б каждый был, как мы. Если б каждый и любой Был таким, как мы с тобой, Все бы люди без остатка Жили б счастливо, в достатке, Побороли б силы тьмы, Если б каждый был, как мы. (1989) * * * Я никому не дал отчёта в том, что делаю, Да и себе, А просто взял и укатил с рассветом за город В рабочий день. На неприятности грозящие рукой махнув, Забыв про всё, Бродил я тихо среди клёнов по траве сырой, Дыша легко. Пронзило солнце пелену тумана раннего, Поднявшись ввысь, И разогнало, испарив дождинок кружево, Седую муть. Сверкали капли на ветвях дрожащей россыпью, Терялась даль… Свободы вкус - он нас острее как-то радует, Когда нельзя. (23 сентября 1989) Девушке с красивым именем Тамила Мне эта злая красота Щекочет нос недосяганьем. Мы тем сильней пьяны желаньем, Чем недоступнее мечта. Твоя краса любому врёт, Дразня желанье, и к тому же Ты так прекрасна лишь снаружи – Я это знаю наперёд. Любви не чувствую большой, Хоть и гляжу, не отрываясь, Стихами по ночам не маюсь – Страдаю телом, не душой. Что ж, пострадаю и пойду – Ты не последняя в году. (1990) СТРАСТИ ПО МАЯКОВСКОМУ Слова у нас, до нежного самого Металлом жуются, тускнеют, как «двушки», гремят кругом и сольно, и ансамблево, разя децибелами, будто из пушки. А на деле - тем ярче горят они, Чем бесшумней, чем глубже упрятаны. Хочу сиять заставить вновь Наитишайшее из слов: любовь. Но говорить о любви пристало ли, Коль на мизинец её не представлено? А уж если была вам она б дана, То и слов тут любых не надобно. (1988) МОЛИТВА Дай, Боже, мне понятия, Чтоб мог бы дурь прогнати я, Чтоб делал всё по-умному, Чтоб жил бы, как задумано. Не дай мне, Бог, маразма, Пошли мне ума-разума, Дай жить пускай не вечно, Но сделать, что намечено. Наставь на путь удачный, Тобою мне назначенный, А там – на Тя лишь уповать, Да самому не оплошать! (Апрель 1990) ГРУСТНЫЕ-ПРЕГРУСТНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ВЕРНОПОДДАННОГО ГРАЖДАНИНА ВОЗЛЕ ПАМЯТНИКА ИЛЬИЧУ Вот Ленин. Шар трёхспальной головы Покоится на тощем постаменте. Притих, - как будто ниже стал травы В текущем историческом моменте. Пикирует на темя птичья рать – Удобный пост для обозренья мира. И кто-то кем-то нанят обтирать Загаженную лысину кумира. Порос травой путь школьников сюда; Стоит чугунный идол, ждёт суда, А суд недолгим быть не обещает Стоит, заброшен людом, одинок, И в парке этот тихий уголок Лишь мамки с малышами навещают. (1990) * * * Дай бог красиво мне уйти, Когда б дела на то пошли. Ведь быть концу, как ни крути – Продлишь ли, поторопишь ли. Аккордом светлым и простым Хочу закончить жизни гимн, Чтоб лёгкий след её простыл Себе не в тягость и другим. К чему уж там пророчества: Случится раньше, позже ли… Не многого ль нам хочется, Понявши вдруг, что отжили? Живи, коль жив пока ещё! А скоро ль – знать не нам дано. Успеешь – так покаешься, А нет – так и не надобно. Шепнул бы кто в послений миг: «Ну, вот и спета песенка!» – тогда б к подушке я приник, насвистывая весело. И в ночь последнюю мою Умчусь быстрей кометы я. Успею – прошепчу: «Адью, Финита ля комедия!» Ещё сострить бы что-нибудь – Хватило б лишь умишка мне – И в путь пуститься по небу: Вот Мишка был – и Мишки нет. Не нужно драм, не нужно слёз! Того, что все я сдал очки, Не принимайте вы всерьёз: Я вышел из считалочки. Хочу концы легко отдать, Шутя и безболезненно, Чтоб кровь и слюни не пускать, И хрип не лез бы из меня. Из нас конец такой ни с кем Да не случился б суетный! Придёт он – сном покойницким И без хлопот уснули б мы. Явись-ка ты красавицей, С косой старуха грозная, Должна ты мне понравиться, Коль на свиданье позван я. О встрече думать некогда, Покуда жив я и в пути. Когда же выйдут все года – Дай Бог красиво мне уйти. (Март 1988) К СВОЕЙ ЮНОСТИ Я увидел сегодня – ты словно с иконы Глянула с грустью на миг, Восемнадцатилетний старик, умудрённый Следом мучений твоих. Право, стоит тебя пожалеть, дорогая, В шутку и даже всерьёз: Всё решала ты, робко к великим взывая, Неразрешимый вопрос. Всё карабкалась слепо к вершине духовной, Чтобы сорваться опять, Но, из лап вырываясь у скверны греховной, Вновь начинала взлезать. И в кумирах себя находя по осколку, Дальше тропою их шла, И дивлюсь я тебе, вспоминая, по скольку Ты в этих судьбах жила. Позабыв, что чужой сокровенной работы Мало, чтоб выдать своё, В окруженьи шедевров жила без забот ты, Канув душой в забытьё. В меланхолии праздной, то с ними играя, То поливая слезой, Проживала ты век свой от края до края, Недолговечный такой. Потому-то, несчастная, после паденья Лёжа на жёсткой земле, Вновь искала отчаянно, до наважденья, Свет маяка ты во мгле. И сегодня, былое раскрыв, поражённый Язвой страданий твоих, Я увидел впервые, как словно с иконы Ты мне явилась на миг. (1982) * * * «Я гадка, - сказала себе ягодка, А была она ещё зелёною, - Не бывать мне любой, как подруженькам, И не стать людскою мне усладою. А подруженьки, одна другой красней, Все налиты соком – выбирай на вкус. Что идёт кто мимо – всяк наклонится, И берёт любой себе по ягодке. Так и всех их разобрали к осени, Разобрали скоро, не подумавши, А подумать крепко уж потом пришлось: И красны случались, да на вкус горьки. И одна осталась наша ягодка На кусте малины без подруженек, И укрылась под зелёным листиком: Не хочу, мол, быть я посмеянием. И росла она себе под листиком, Никаким прохожим не замечена, Да и выросла, сама не ведая, В раскрасавицу малину-ягоду. Из-под листика того усохшего Стала всем видна отныне издали: Как спела-то, велика да сахарна – Вот и ей настало нынче времечко! И на стол попала к принцу знатному На особой чаше позолоченной. И уж как она ему поглянулась, Да какой усладою была ему! А ещё он взял-то её семечки, Посадил-то их в сыру земелюшку И взрастил-то он росточки новые. Уж такие – всем на заглядение! (1991) |