Тому, кто хоть раз в жизни близко имел дело с журавлями, будь то в дикой природе или в особых местах разведения этих уникальных птиц, – невозможно их забыть. Его будет тянуть к ним вновь и вновь. Вот и обыкновенный молодой человек Миша Строков, которому едва перевалило за двадцать, поработав весной 1986 года птицеводом в Питомнике редких видов журавлей Окского заповедника, постоянно возвращался памятью к своим любимцам. Но после той работы ему пришлось вернуться на круги своя, к музыкальной педагогике, в которую он лишь недавно вошёл как молодой специалист.
А в конце лета неожиданно для себя Миша оказался очень далеко от родного города – в Узбекистане: пробивная мама раздобыла для него путёвку в Среднюю Азию для лечения почек. И вот два месяца, август и сентябрь, прожил он в санатории под Бухарой близ дворца эмира Бухарского. Вдоволь налюбовался на мозаичные стены, павлинов во дворе, которым всё-таки далеко до журавлей, на расшитые одежды, ковры и подушки дворца, на собрание старинной восточной керамики и чеканки. Угнетало его только отсутствие общения с животным миром, потому и вспоминались всё время журавли.
Бухара, 1986 г.
Когда за два года до этого жил он на юго-востоке Туркмении, тоже в почечном санатории – в общении с живым миром недостатка не было. Жили отдыхающие в деревянных коттеджах, стоявших на окраине парка-оазиса, где и находится санаторий. Ещё при Екатерине Второй появился среди Кара-Кумских песков этот, как ни странно, самый зелёный город страны – Байрам-Али. В нём расположилась и сохранилась доныне царская усадьба с дворцом столетней давности и благоустроенным парком.
В парке росли высоченные маклюры – деревья с плодами в виде больших шаров, называемых ещё «адамовыми яблоками», которые падали прямо на землю. Среди кустов можно было увидеть огромных яркоокрашенных ос и пауков. В траве – больших кузнечиков и богомолов. А в арыках обитали изумрудные лягушки и почему-то крабы.
Байрам-Али, 1984 г.
Так что не первый раз был он в Средней Азии. Теперь вот – Бухара. Живности тут было куда меньше – ишаки да собаки, обитавшие сворой на улице. Больные не любили их за то, что лаяли по ночам, но Миша подружился с ними и носил им еду из столовских объедков. Что до фруктов, то их здесь имелось в изобилии, особенно винограда – всех мыслимых и немыслимых сортов – жёлтые, белые, бескостные и множество таких, о которых Миша и понятия раньше не имел.
Отец просил его, провожая: «Если сможешь – привези пару среднеазиатских дынек! Они длинные такие. Это будет здорово, а то нас в Питере их не достать!»
Перед отъездом Миша купил на восточном базаре две дыни-«торпеды», килограмм по восемь. При покупке дынь весёлый продавец сказал: «Дын атлычный, вся осен можешь хранить. До Новый год долежит! Просто падвэсь в сарай на веровочку, вэртыкално только, нэпрэмэнно вэртыкално!»
Билет до Ленинграда был у него заказан заранее – транзитом через Москву. И вновь – бесконечные рельсы среди песков, изнуряющая жара, аксакалы и саксаулы за окном, а ещё суслики, разбегающиеся в стороны от мчащегося сквозь барханы поезда. Душными вечерами – арбузы на глухих полустанках, это гениальное изобретение природы для сухих жарких краёв.
Вот тут-то, уже в поезде, прочтя на стене коридора маршрут следования, Миша и сообразил: а ведь едем-то мы через Рязань! И любимый заповедник – в Рязанской области. Всего и делов-то – сойти ночью в Рязани, добраться автобусом до райцентра Спасска-Рязанского – а там и до заповедника рукой подать. Каких-то полдня пути!
От этой идеи Миша пришёл в восторг. Мысль его против воли побежала вперёд, перед глазами вставали уже высокие сетки вольер, а в них – пернатые обитатели: стерхи, японские, даурские и прочие журавли Питомника. Он помнил всех, за кем ухаживал совсем недавно, помнил каждого по именам, «лицам» и повадкам.
Однако вскоре Мишу обуяли сомнения: неловко всё же вот так заваливаться туда, где идут серьёзные научные исследования. Если б он хоть чем-нибудь сумел помочь сотрудникам… А иначе – в качестве кого он приедет? Бывшего работника? Гостя? Таких там и без него хватает. Вообще-то гости появляются с подарком. А что у него с есть собой?
Но упрямая мысль уже неслась дальше. «Подарю-ка одну из дынь директору!» – осенило вдруг его. Это будет замечательно! Тем более, что есть где хранить – сарай у того имеется. Подвесит её «вэртыкално», а аккурат к новому году её и вскроют. Ведь так хорошо они его приняли в апреле – когда он совсем ещё, можно сказать, желторотым птенцом, ничего не зная и не умея, приехал в заповедник работать с птицами!
Жаль, конечно, что отцу до дому он довезёт только один восточный плод. Но мы ещё и не так родителей огорчаем…
Миша договорился с проводниками-узбеками, что сойдёт раньше Москвы, а они ему при выходе вернут билет, чтобы переоформить его в московской кассе. Тогда он не потеряет в деньгах и не придётся ему покупать новый билет в Ленинград.
Корме дынь, Миша вёз с собой две полных сетки винограда. В столовой санатория после каждого обеда оставались горы его в вазах – бери, сколько хочешь! Вот он и набрал его в поезд, чтобы не тратиться в дороге на питание. Но по неопытности положил сетки на самую верхнюю полку, третью, где самая жара-духота – и виноград быстренько скис в первый же день пути.
Проводники, конечно же, забыли его разбудить на подъезде к Рязани, – хорошо, что он завёл будильник-«трещалку» на наручных часах – точно таких, какие были у героя фильма «Осенний марафон». Они, проводники, и сами были в полусонном состоянии, когда открывали ему дверь на перрон из вагона в три часа ночи. Про возврат билета до Ленинграда тоже не вспомнили ни они, ни он. Сообразил Миша об этом только тогда, когда уже стоял на перроне, а поезд дразнился издали красными огоньками.
И побрёл он через ночную Рязань – сам не зная куда, но приблизительно в сторону Торгового городка, откуда ходили автобусы на Спасск.
Холод мало-помалу одолевал его. А ведь два месяца жизни в Бухаре Миша не знал, что такое замёрзнуть! Как северный житель, он не привык к такой изнуряющей жаре, от которой ни днём, ни ночью некуда было спрятаться. Потому-то и отправил он домой почтовой посылкой вместе с накупленными книгами за месяц до отъезда из санатория все тёплые вещи – куртку, шапку, свитер, носки, – которые предусмотрительная мама надавала ему в дорогу. Не хотелось тащить всё это с собой, ведь он не знал тогда, что заедет в заповедник!
И остался теперь Миша в одной рубашке да летних брючках. А тут, в ночной Рязани, с удивлением увидел на светящемся циферблате Центральной библиотеки температуру воздуха: плюс четыре!
На календаре – 3 октября 1986 года. Кругом чёрная ночь. Рязань спит. Некуда забрести, чтобы согреться. Транспорт ещё не ходит.
Часам к шести утра Миша уже автоматически передвигал ноги, мечтая только об одном: сейчас бы чашечку горячего кофе, а к нему – простой кусок булки, желательно с маслом. И ничего больше не требуется для полного счастья!
А журавлики в Питомнике сейчас, небось, греются под инфра-красными лампами. У них у каждого подвешена такая в зимнем помещении вольеры. Эх, залезть бы сейчас под такую лампочку да свернуться в её свете калачиком!
Трясясь и посинев от холода, Миша почти машинально отворил невзрачную дверь в огромной длинной стене какого-то предприятия в надежде зайти и погреться. Глядь – а перед ним столик, и на нём чашка горячего кофе, и рядом на блюдечке булка с маслом. Что за чудеса?
Оказалось – это забегаловка для «рабочего класса», то есть для тех, кто спешит с утра пораньше на завод. Тут заранее готовят кофе с бутербродами, которые ждут хозяина.
И стоит всё это сущие копейки: всё вместе что-то около копеек двадцати или тридцати – пустяки даже для Миши, у которого оставалось ещё рублей восемь, приберегаемых теперь на обратную дорогу.
Он грелся, отхлёбывая кофе, и попутно раздумывал, как будет теперь добираться до Ленинграда: билет-то уехал, а восьми рублей на два поезда явно не хватит. Ну ладно, если уж такой ляпсус с билетом случился, то ничего не остаётся, как ехать дальше, в заповедник. И значит, всё сложится благополучно! Если до этого Миша ещё колебался, пускаться в такой непростой путь, то маленькое происшествие с уехавшим билетом придало ему уверенности
Согревшись, побрёл дальше. Постепенно рассветало, а воздух становился явно теплее.
Вот музей Салтыкова-Щедрина возле Рязанского цирка. Жаль, что он ещё закрыт. Вон там Кремль виднеется. Дальше – педагогический институт, старейший ВУЗ Рязани… Миша сам не заметил, как добрался до Торгового городка. Уже совсем рассвело.
Билеты на автобус до Спасск-Рязанского были только на три часа дня, это Мишу никак не устраивало. Но часам к 12-ти подкатил новенький вместительный «Икарус», который ехал, как выяснилось именно туда. Он был до предела заполнен пассажирами. В кабине находились два парня пижонского вида, оба в чёрных очках. Миша робко подошёл к ним:
– До Спасска не прихватите?
– Стоять будешь?
– Ну… да, конечно!
– Ладно – вон туда на дорогу отойди метров за двести, там и залазь, подсадим.
Билет от Рязани до Спасска стоил 65 копеек, но оба не сказали об оплате ни слова. Весь путь Миша простоял возле кабины, схватившись за поручень, потому что даже «Икарус» изрядно мотало. Ехали час.
Не доезжая Спасского автовокзала, водитель остановил автобус возле перекрёстка и велел Мише:
– Вылазь!
Миша слез на обочину со всеми своими сумками. Второй парень вышел вслед за ним и удивлённо спросил:
– А платить-то будем?
– Сколько? – спросил Миша.
– Рубль! Не знаешь, что ли? – уверенным тоном, как само собой разумеющееся, сказал парень.
Миша вытащил из кошелька мятый рубль и сунул ему. «Икарус» уехал дальше.
В Спасске пришлось ждать ещё два часа: единственный автобус до Брыкина Бора ходил отсюда, как и прежде, всего раз в сутки, в 15.10. Билеты на него были, и даже в неограниченном количестве – что оказалось и хорошо, и плохо. В ожидании автобуса Миша сидел не внутри вокзала, а на уличной скамейке – отсюда хорошо была видна деревянная церковь и старые вётлы рядом с ней, все в грачиных гнёздах, как и тогда, в апреле.
Спасск-Рязанский. Возле автовокзала. Октябрь 1986 г.
Наконец подъехал знакомый маленький рыжий экипаж. Далеко не безразмерный, а народу в него набралась тьма-тьмущая! Чуть ли не половина людей не могла влезть, и это при отсутствии поклажи. Что уж говорить о Мише, у которого были аж три сумки и рюкзак! Но уехать было необходимо, поэтому он принялся отчаянно прорываться с улицы в битком набитый салон.
Увидев это, шофёр – тот самый, с копной волос, что вёз Мишу ещё весной, вышел из кабины и стал ругаться на Мишу:
– Ну куда ты ломишься? Видишь мест больше нет!
Миша принялся оправдываться:
– Из Средней Азии добираюсь! Мне в Брыкин очень надо, дыни вот... Что же мне – до завтра здесь ждать?
– Ладно, пройди вперёд метров двести, там подсядешь. Только стоять придётся!
За двести метров пути народ в салоне утрамбовался как раз до такой степени, чтобы Миша смог втиснуться с вещами. Наученный опытом, он первым делом схватился за поручень, стоя возле кабины, потому что на грунтовке трясло неимоверно.
В этом автобусе пассажиры не любили тех, кто выходил рано – могли бы, мол, и на другой автобус сесть, есть более короткие маршруты. Поэтому при посадке некоторые кричали: «А мы до конца едем!» Но Миша уже знал, что на деле они выходили в Воскресеновке или Ижевском. До самого конца, то есть до Брыкина, доехал он один, как и в прошлый раз.
На последних километрах Миша, оставшись с шофёром наедине, попробовал выяснить у него:
– Не знаете ли, живут ли ещё здесь такие Олег Луцик и Наташа Ботнарюк? Друзья мои.
Как-то нехотя, через силу, шофёр ответил:
– Не знаю таких.
Потом оказалось, что он ухаживал за Наташей, но та предпочла ему Олега.
На конечной остановке возле магазина Миша вышел из пустого автобуса. И вновь, как и в первый свой приезд сюда, апрельский, у него замерло сердце от неизвестности. Вновь оказался он в знакомых местах, которые почти не изменились за эти полгода. Разве что пожелтели листья на берёзах¸ ивах и клёнах. Зато огромные сосны, среди который стоит Брыкин Бор, остались точно такими же, какими встретили его весной.
Внутри у Миши всё затрепетало, когда он направился по знакомой песчаной дороге к длинному деревянному общежитию. Теперь уже не плутал. С радостью узнавал он эти места, ставшие для его души такими дорогими!
Ни на дороге, ни вокруг общежития вновь не было ни души. Миша осторожно вошёл в прихожую, затем прошёл по коридору и, приоткрыв дверь, заглянул в знакомую комнату, четвёртую справа, где обитали они минувшей весной вдвоём с Олегом.
Олег – о радость! – был там. По-прежнему жил в этой комнате один, а мишина соседняя кровать так и пустовала с тех пор, с конца мая. Не изменилось ровным счётом ничего!
Они обнялись. Олег, похоже, тоже рад был возобновить былое общение. Наташа, сказал он, уехала к себе в Касимов доучиваться в педагогическом училище, приезжает к нему на каникулы.
А он планирует, пока она учится, доработать здесь, в кочегарке и в питомнике хищных птиц, которым заведует Альбинас Шална, а уж после этого жениться на Наташе и увезти её к себе в Донецкую область, в село Макеевка, где живёт его мама.
Итак, с жильём всё устроилось прекрасно! Миша запросто подселился на прежнее место, и никто этого даже не заметил. А то ведь он боялся, что у него ничего не получится с устройством на ночлег, и придётся уезжать обратно, так и не взглянув на своих любимцев, которых он любовно помогал выращивать.
Теперь оставалось выполнить главную часть программы – встретиться с С.Г.Приклонским, В.Г.Панченко и журавлями. Собственно, поначалу он планировал переночевать в общежитии хотя бы одну-две ночи и только повидать своих любимцев: стерхов Юльку, Марка, Флинта, Либби, Джорджа, Назара и других, а ещё японцев Антона и Ханку, индийца Ракшаса, африканских красавок Вили и Ралги.
А ещё, конечно же, свою любимицу Урми, годовалую японскую журавлиху (правда, теперь ей было уже почти полтора) – артистичную и общительную особу, каждое посещение которой в прошлый приезд Миши доставляло им обоим радость, разбавляемую неожиданными выходками питомицы.
И тогда уже уехать успокоенным, восстановив душевное равновесие, которое покачнулось, когда в конце мая пришлось ему из-за различных обстоятельств уехать отсюда.
Но жизнь на сей раз распорядилась иначе: в этот приезд Миша прожил здесь вместо двух дней почти две недели! Да и то ночевать пришлось большей частью не в «общаге», а в другом помещении, так уж вышло. Об этом и рассказ.
Олег сказал, что как раз сегодня в Брыкином Бору банный день. Это было кстати: не мешало бы Мише помыться после Средней Азии и двух суток в душном поезде!
Договорились, что пойдут вместе. Но всё-таки, пока Олег собирался, Миша не выдержал и первым делом побежал хотя бы издали посмотреть на любимых птиц.
Журавли неспешно бродили в вольерах. Миша наблюдал за ними из-за ограждения.
Вот стерхи Сергей, Кама, Учур, Джордж, Либби, Флинт и Назар.
А вот знакомцы из фильма Брайана Кана «1000 журавлей», вышедшего в этом 1986-м году – пара японских журавлей Антон с Ханкой. Фильм этот оказал огромное влияние на Мишу. Во многом благодаря ему он и приехал сюда.
Ух ты! – у этих «японцев» уже и птенчики есть! Завтра надо бы разузнать о нём получше.
Та-ак, а это что такое? Какой из журавлиных видов? Небольшие, пятнисто-рыжие, ходят кучкой. И как много, с десяток! Что-то раньше, в апреле, здесь таких не наблюдалось.
Подошёл поближе. Двигаются активно и даже чуть быстрее, чем взрослые птицы. Неужели стершата? Миша никогда их не видел, но примерно знал, как они выглядят.
Какая удача! Надо бы завтра попроситься познакомиться с птенчиками поближе.
Мужчин в бане набралось десятка три. И не подумаешь, судя по безлюдным дорожкам, что здесь их столько живёт! Олег с Мишей с трудом проникли в моечное отделение, набитое людьми так же, как было в автобусе. Там сквозь пар Миша увидел старого знакомого Володю Зудова, работника журавлиного питомника. Они поговорили пару минут, пока мылись. Миша рассказал, что этим летом пытался устроиться в заповедник с более тёплым климатом, под Геническом (здешний ему не подходит), но неудачно.
– Это глупо! – без обиняков бросил ему Володя.
Ну, теперь-то Миша и сам это понимал.
Вечером, вымытый и вновь устроенный здесь (точнее, самоустроенный), он пошёл навестить директора заповедника Святослава Георгиевича Приклонского с его женой Оксаной Михайловной Бутенко и их дочерьми Таней и Олей. Они были рады друг другу и проговорили целый час.
Рояль, на котором Миша играл в первый приезд, стоял уже в новом доме. Поиграть он отказался – после двух месяцев перерыва нужно было сначала восстановить форму.
Зато как хорошо, что Миша догадался привезти дыню! Она очень «прозвучала» здесь. Миша просветил директора, как её хранить («в сарае вешать, вэртыкално»).
В общем, программа вечера была выполнена, главные дела сделаны: поселился, увиделся с журавлями и директорской семьёй и даже сходил в баню.
Теперь – спать! Остальное на завтра.
Река Пра в начале октября 1986-го. Виден старый мост.
Утром спозаранку Миша первым делом поспешил в сторону Питомника! Всего полгода назад он ходил этим путём каждое утро на работу. А нынче был просто журавлиным другом.
Вот и вольеры, то есть блоки с птицами – «длинный», «птенцовый» (он же «выростной»), «показательный» (он же «двенадцатигранник») и «верхний» (он же «на бугре»). Возле «длинного» Миша встретил Владимира Григорьевича Панченко, заведующего Питомником, под началом которого работал весной птицеводом. Владимир Григорьевич пришёл сюда ещё раньше Миши!
Они поздоровались, будто и не было этих полгода.
– Навестить? – спросил бывший шеф.
– Да, потянуло что-то, – ответил Миша. И принялся расспрашивать о своих знакомых журавлях, называя их по именам.
– Надо же, как ты их всех помнишь! – удивлялся заведующий
Видя его интерес, он взял гостя с собой на утренний обход журавлей. Ещё издали Миша узнавал своих старых знакомцев – Юльку, Сови, Марка, Наташу, Лоренца, двух птенцов журавля Стенли – «стенлят» Вааля и Вилге, чёрного холостяка Цыгана, индийца Ракшаса и пару японских журавлей Антона и Ханку. Оказывается, летом им дали на воспитание четырёх ручных птенцов, которых звали так: Акита, Кусимото, Ики и Камеока.
Вот и стершиха Юлька, обожавшая купаться в тазике! Через год после рождения выяснилось, что она девочка, хотя изначально, не зная ещё пола, птенца назвали Юлием. Так она и зовётся "по паспорту".
1-2) Марк и Лоренц защищают территорию;
3) Степные красавки прогуливаются;
4) Юлька ждёт воды для купания.
После обхода оба поднялись в брудер и зашли в кормокухню. Там всё оставалось по-прежнему. В первой комнате готовился корм для обитателей Питомника, во второй жили белые мыши в клетках и мучные черви, там же хранились овощи и комбикорм.
Сегодня дежурила Лена Копнина, с которой Миша был уже хорошо знаком как со своей первой наставницей, а помогала ей девушка лет двадцати – практикантка, как выяснилось.
– Привет, Миша! – сказала Лена. – Помочь заехал? Вот тебе Таня. Она тебя введёт в курс. Дел у нас всегда полно! И лишний человек не помешает.
Так Миша познакомился с Таней Виноградовой. Ему выдали тёплую куртку, нашедшуюся здесь же, в брудере, и плотные штаны. В тот день они вместе ходили выгуливать птенцов, а потом Миша помогал Тане в их кормёжке и наблюдении за ними.
Урми и Таня Виноградова
Таня рассказала: в июне было привезено из Якутии двенадцать яиц стерхов. Уже в Питомнике из них родились стершата. Трое умерли в месячном возрасте, сейчас осталось девять. Теперь они были с полметра высотой. Их выпускали гулять всех вместе: щипать последнюю осеннюю травку и разминаться на воле.
У сотрудников заповедника закрепилась традиция называть стерхов именами сёл, рек и озёр Якутии, их родины. Этих звали Бакул, Киенг, Маракан, Баныл, Бюгючен, Усун, Юте, Бут и Кюэль. Теперь уже в непосредственной близости Миша увидел то, что мало кому выпадает: трёхмесячных птенцов стерха – ярко-рыжих, в крапинку. Ростом они были с полметра и больше.
В таком возрасте у журавлят ярко выражен инстинкт следования. Они безотрывно ходят вслед за тем, кто их вырастил – то есть за человеком, который их «пасёт». Но при этом птенчики, вопреки распространённому мнению, не любят прикосновений к ним, поглаживаниям. Это годится только для млекопитающих, да и то далеко не для всех.
В общем, заботы хватало. За стершатами нужен был глаз да глаз!
Владимир Григорьевич Панченко и "молодняк" 1986 года рождения,
сзади на чёрно-белом фото видны Антон и Ханка
День прошёл. Равновесие в душе Миши, нарушенное вынужденным весенним отъездом отсюда, восстановилось. Для этого стоило приехать в эти края вновь! Даже при том, что неизвестно ещё было, как добираться до Ленинграда без денег.
Пора было начинать сборы домой, чтобы завтра ехать дальше. Чем умел, Миша помог, погулял с птенцами и покормил их.
Но вечером случилось чрезвычайное происшествие, которое задержало его здесь почти на две недели. Оно-то и стало главной темой второго приезда Миши сюда. Без происшествия этого не было бы и самого повествования.
– Пригляди-ка там за ними напоследок! – сказала Таня Виноградова. – Пусть ещё минут десять попасутся, а я пока подготовлю для них вольеры.
Стершата неразлучной стайкой бродили невдалеке по поляне, тихонько помурлыкивая. Миша не спеша направился к ним.
Садилось солнце. Рядом никого из сотрудников не было.
И вдруг на подходе к поляне Миша увидел издали: что-то здесь не так. Не то, чтобы суета, но какое-то движение, оживление началось среди рыжей ребятни.
Что это?! Один из птенцов распластался на земле, слегка приподняв шею. Другой деловито и хладнокровно долбил его длинным острым клювом по этой самой шее. Остальные стершата столпились кружочком около них и с интересом наблюдали за представлением.
Эй, так ведь и насмерть заклевать можно! Спешно подбежав со всех ног, Миша отогнал драчуна, и тот моментально смешался с остальными птенцами, не отличить.
Но что делать с пострадавшим?
Миша помчался к брудеру и, увидев издали заведующего, закричал:
– Владимир Григорьевич, Владимир Григорьевич! Там у птенцов какие-то разборки! Может, глянете?
(«Разборки»… Боже, как ненаучно сформулировано! – тут же подумал он некстати.)
Вроде бы агрессивность не должна была сейчас проявиться – после того, как они столько гуляли совместно. Но ведь содержание такого количества стершат в неволе – дело новое!..
Оба поспешили к поляне. Журавлёнок лежал на земле, распластав крылья. По его виду нельзя было сказать, что он сильно страдает. Раненая шея его постоянно клонилась вниз, но глаза были открыты и по-прежнему следили за людьми.
Возле птенца уже стояла Таня Виноградова. Тут же подошла Лена Копнина и сказала:
– Это Кюэль!
Как она так быстро определила? Неужели знает всех этих ребят «в лицо»?
Побитого журавлёнка уложили на куртку Миши, которую он с энтузиазмом поспешил подсунуть, и осторожно понесли в брудер. Несли в основном Владимир Григорьевич и Лена. Миша тоже пытался участвовать, держа куртку за краешек.
Так втроём и поднялись по крутой лестнице. В брудере пострадавшего отнесли в соседнее помещение и переложили на покрывало.
Миша переживал: эх, только приехал – и такая незадача! Не он ли совершил эту досадную промашку, не доглядел за птицами? И будут ли ему после этого вновь доверять их?
В брудер вошла молодая женщина с симпатичным, открытым и располагающим лицом. Миша вспомнил, что это жена сотрудника заповедника Алексея Постельных – Татьяна Кашенцева, с которой он ездил весной «на картошку». Она сидела в кузове напротив него. Но тогда он принимал её за практикантку.
Во всяком случае, ещё в апреле того же 1986 года, когда он почти никого здесь не знал, Миша на всякий случай со слов Наташи Ботнарюк сделал пометку в своей записной книжке: «Алёша Постельных, муж Тани Кашенцевой». Но с ними самими почти не был знаком.
Татьяна, не мешкая, споро взяла дело в свои руки. Она принесла с собой набор хирургических инструментов: иглы, прочные нитки, вату со спиртом и разложила всё это хозяйство на столе, предварительно накрыв его салфетками. Миша принёс и поставил туда же настольную лампу.
– Таня у нас специалист по оперению! – зачем-то сообщил Мише Панченко.
Рана была страшной: кожа на длинной шее оказалась разорванной вдоль сверху вниз сантиметров на десять-пятнадцать. Требовалось срочно зашить её. Для этого Татьяне пришлось вырвать несколько перьев вокруг раны, пересадив Кюэля к себе на колени.
Больше всего Мишу поразила даже не закруглённая игла, которой ловко орудовала Татьяна, а то, что больной сидел у неё на коленях при операции по зашиванию совершенно спокойно. Он не дёргался при каждом протыкании кривой иглой, несмотря на отсутствие обезболивающего, и только жалобно помурлыкивал.
Когда Миша высказал удивление по этому поводу, Таня Виноградова объяснила ему, несведущему в орнитологии:
– У птиц болевой порог высокий.
– Что значит – высокий?
– Ну, они не чувствуют боль так, как люди. Нужен достаточно сильный раздражитель, чтобы птица почувствовала болевые ощущения.
– Почему?
– Это необходимо для выживания. Если, например, повредилось крыло при дальнем перелёте на юг, она не сможет лететь дальше при постоянном ощущении боли. А так перелёт может завершиться нормально. Или если ранит её охотник – может так и лететь с дробью в теле.
Тем временем, пока шло это зоопросвещение, Татьяна быстро и умело зашивала шею специальной ланцетовидной иглой с трёхгранным острием. Теперь Мише стало понятно, почему этих уколов иглы журавлёнок практически не чувствовал, несмотря на то, что кожа его была прочной, и Татьяне приходилось каждый раз прилагать усилие, чтобы её проткнуть.
Чтобы не терять времени, Татьяна Кашенцева, продолжая оперировать, принялась расспрашивать Мишу:
– Ты первый там был и это увидел. Расскажи, как всё было!
Гордый тем, что и он может принести пользу журавлиному делу, Миша зачем-то, сам от себя не ожидая, начал своё повествование эпически:
– С самого начала, подходя к вольере, я почувствовал что-то неладное. Какое-то мельтешение там было. Гляжу – один лежит на земле, крылья распластав. Ну, расплескав как бы. А вокруг столпились все остальные. И один из этих остальных его клюёт, а другие стоят кружком, как в театре, и смотрят. Любопытствуют просто. А клюёт этот того почему-то в шею! Странно. Она же узенькая, и в неё трудно попасть! Да ещё при этом...
– А кто клевал-то? – перебил Владимир Григорьевич.
– Ну… они же все одинаковые! Много их там было, я и не заметил, какой из них.
– Кольцо-то, кольцо на ноге какого цвета? Неужели не обратил внимания?
– Как-то не догадался… – стушевался Миша.
– Что ж ты так? – укорил его "Пан". – Ведь это первое, что надо было сделать – посмотреть на цвет кольца! Они у них специально все разные, чтобы издали различать.
Гордость Миши в одно мгновение испарилась. Эх, как же он так оплошал? Что за профнепригодность такая! Ведь любой журавлиный сотрудник (да что там – любой орнитолог!) первым делом взглянул бы на кольцо…
Стали обсуждать, думать и предполагать. Решили, что Кюэля заклевал, по всей вероятности, Бакул. Это был явно доминантный самец. Обычно он предводительствовал, находясь впереди стайки.
Почему-то Мише хотелось думать, что спор у двух «мальчиков» возник из-за Юты (точнее, Юте) – птенца из этой стайки, предположительно девочки. Кюэль, как нарисовал в своём воображении Миша, пытался за ней ухаживать и был за это жестоко наказан более сильным соперником. Рановато, конечно, в таком возрасте журавлятам проявлять интерес к противоположному полу, но мы часто переносим свои людские понятия и представления на животных.
...И только потом, при расследовании дела, прояснилась следующая картина: во время прогулки Кюэль неожиданно взлетел (никто этого не успел заметить) и с разгона врезался головой в мягкую потолочную сетку вольера. Упав сверху на землю, он повредил позвоночник и не смог сразу встать. У подошедшего Бакула тут же включился инстинкт добивания конкурента на жизнь, как это бывает у стерхов в природе. И он принялся клевать лежащего.
Когда рана была зашита и обработана, Кюэля переместили на пол, уложив на тёплое покрывало. Сверху приспособили инфра-красную лампу для обогрева.
Выяснилось, что у него ещё и отнялась правая нога – вероятно, повредились нервные окончания.
Теперь оставалось попытаться выходить птичку. Опыта в этом никто не имел.
Больше Мише делать было здесь нечего. Но он всё толкался в брудере и путался под ногами у сотрудников. Не мог просто взять и уйти, хоть и понимал, что мешает здесь.
– Может, мне ещё что-нибудь сделать? – осмелился наконец спросить Миша у шефа. Конечно, он ожидал, что тот просто прогонит его, скажет: не его, мол, это дело – птиц лечить! Но вдруг услышал:
– Подежурить сможешь?
– Это как?
– Побыть здесь хотя бы одну-две ночи! Поухаживать.
От счастья у Миши перехватило дыхание (можно даже сказать: «в зобу дыханье спёрло» – хотя зоб есть как раз у птиц, и у журавлей он тоже должен быть). Он только и смог выдохнуть:
– Ну конечно! Готов и не одну ночь здесь сидеть, а сколько надо.
(Это ничего, что он собирался завтра уезжать, ведь раз такое дело случилось – побудет, сколько потребуется!)
– Значит, так. – Владимир Григорьевич деловито присел на корточки возле раненого. – Будешь его кормить и периодически массировать ему правую голень. Вот таким образом! – он подложил руку под туловище больного, приподняв его. Тот покорно лежал, безучастно глядя на эти манипуляции, и только по-прежнему тихонько помурлыкивал.
Шеф обхватил кистью руки голень птенца и принялся активно растирать её между пальцами. Затем, зная неопытность Миши, нашёл нужную мышцу у журавлёнка и дал Мише её пощупать…
– Желательно это делать каждые два-три часа. Если не заснёшь, конечно!
– Что вы, Владимир Григорьевич, как можно? У меня даже будильник есть на часах – вот такой, как в кино! – похвалился Миша.
– И ещё! – продолжал начальник. – После каждого массажа нужно смазывать ему цевку. Вот здесь! – он показал на кожу ноги птенца и дал какую-то бутылочку с распылителем, велев предварительно побрызгать Мише самому, дабы потренироваться. В бутылке оказалось нечто маслянистое на ощупь, но после растирания кожи на сгибе ноги птенца Миша не осмелился подойти к раковине и вымыть руки, пока шеф не уйдёт.
Хорошо, что Миша уже знал с прошлого приезда, что такое цевка у птиц. Это именно то, что несведущие принимают за колено, выгнутое в обратную сторону. На самом деле это «колено», соответствует нашей пятке.
Под инфра-красными лампами журавли грелись в Питомнике и весной, особенно по ночам, Миша хорошо это помнил. "И журавль тепла ищет", – записал В. И. Даль в своём «Толковом словаре», который оказался на одной из полок в этом помещении среди других книг.
Рядом стояли «История Окского заповедника» и книга С.Г. Приклонского «Заповедная Мещера».
Миша взял с полки и пробежал глазами обе эти книги. Но они были ему уже знакомы, да и птенец требовал внимания. Через пару часов Миша сделал Кюэлю массаж, затем побрызгал ему на ногу из распылителя и растёр её.
За окном бушевал октябрьский ветер, стучали в окна редкие капли дождя и ветви девичьего винограда, оплетавшего здание. А здесь, в брудере, картина была тихой и мирной.
Инфра-красная лампа давала тепло на всё помещение. Тишину прерывало только мерное мурлыканье, которое лежащий больной издавал примерно раз в две минуты.
Так и не заснув, Миша принялся разглядывать другие книги и сборники статей, нашедшиеся на полках. Больше всего его заинтересовала статья В.Г.Панченко «Внутривидовые и межвидовые взаимоотношения птенцов некоторых видов журавлей при вольерном содержании». Он взял её в руки, чтобы просветиться – и почувствовал себя Петрушкой из Гоголя, кучером Чичикова, которому «…нравилось не то, о чем читал он, но больше … процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит..."
Чтение было малопонятным, хоть и интересным.
Кадры из фильма "Тысяча журавлей" 1986 года (реж. Брайан Кан).
Забегая вперёд: чуть позже вышли новые научные статьи В.Г. Панченко, Т.А. Кашенцевой и Е.М.Копниной на тему Питомника, которые Миша читал уже с более глубоким осознанием: «Некоторые итоги работы питомника редких видов журавлей» и «Размножение журавлей в питомнике Окского заповедника».
Статьи эти читались авторами в декабре того же 1986 года на Первом съезде Всесоюзного орнитологического общества (ВОО), который проходил не где-нибудь, а в мишином родном Ленинграде. Приехали туда С.Г.Приклонский, В.Г. Панченко, Т.А.Кашенцева, Ю.М.Маркин и ещё несколько сотрудников заповедника. Миша с радостью встретил старых знакомых в своём городе. Вот как это было.
Узнав, что 1-й съезд решено проводить в городе на Неве, Миша во что бы то ни стало решил на него проникнуть. ВОО было создано за три года до этого, в 1983-м, и теперь насчитывало где-то около полутора тысяч членов. С.Г.Приклонский входил в его центральный совет и президиум.
Мише очень хотелось тоже войти в состав ВОО – самым рядовым участником, – тогда бы он поднялся в собственных глазах. Он попросил на денёк у орнитологов документ под названием «Устав ВОО» на восьми страницах с прилагавшимся к нему бланком заявления и тщательно перепечатал его дома на пишмашинке.
Устав пестрел серьёзными формулировками: «ВОО является добровольной научно-общественной организацией граждан СССР, занимающихся изучением, охраной и рациональным использованием диких птиц»; «Действительными членами общества могут быть граждане СССР, ведущие исследовательскую, педагогическую или практическую работу в области орнитологии или интересующиеся орнитологией вне служебных обязанностей»; далее говорилось о «составе, правах и обязанностях членов общества» и т.д.
Но как в это общество попасть? Чем заслужил Миша членство в этой благословенной организации? Ну поработал некоторое время в Питомнике птицеводом, ну подежурил несколько ночей возле журавлёнка. Этого так мало!
И вот тёмным зимним утром 12 декабря открылся Первый съезд ВОО. Правдами и неправдами, сбежав с работы (он проводил музыкальные занятия с детьми), Миша проник на него и сразу, на парадной лестнице Академии Наук, столкнулся с С.Г.Приклонским.
– Значит, так: дыню мы съели, спасибо! – тут же поведал ему Святослав Георгиевич, – Не долежала до новогодних праздников.
(Вот тебе и «вэртыкално!»)
В конференц-зале, где проходило открытие и пленарное заседание, Миша впервые увидел столько орнитологов вместе, что дух захватило. Из своих, ленинградских, были Валерий Ильичёв, Виктор Дольник, Георгий Носков, Владимир Паевский, Юрий Пукинский (к нему Мише настойчиво советовал обратиться Юрий Маркин по поводу дальнейшего развития в орнитологии, но Миша так и не решился). Перед Мишей сидел известный профессор Владимир Флинт (в его честь назвали первого стершонка в Питомнике).
Мишу интересовали все выступления подряд. На дальнейших заседаниях секций среди выступавших были и «журавлятники» Окского заповедника: Ю.М.Маркин, В.Г.Панченко, Т.А.Кашенцева, Е.А.Копнина,
1) В.Г.Панченко, Дж.Арчибальд, Т.А.Кашенцева; 2) Т.А.Кашенцева и В.Г.Панченко с птенцами; на переднем плане Вермонт – гибрид стерха и канадского журавля.
Несколько дней Миша по возможности слушал пленарные выступления приехавших. А на последнем, итоговом заседании, проходившем в Зелёном зале, ведущий объявил:
– Все, кто состоит в Орнитологическом обществе, напишите свои почтовые адреса для рассылки информации.
И передал в зал листок с бланком для фамилий и адресов.
Миша, сидевший рядом с В.Г.Панченко, осторожно спросил его: .
– А можно мне и себя вписать?
«Пан» великодушно махнул рукой:
– А, пиши!
Так Миша не совсем заслуженно попал в члены ВОО, а заодно автоматически и в участники РГЖ – рабочей группы по журавлям, которая родилась 18 апреля 1980 года
И стал регулярно получать по почте материалы, касающиеся в основном журавлей – как диких, так и вольерных.
А потом Миша вновь «лоханулся» так, что до сих пор вспоминает с ужасом.
В последний вечер все сотрудники Окского заповедника решили посетить Ленинградский зоопарк. Не столько из желания посмотреть на животных, сколько для того, чтобы договориться о возможности дальнейшей отправки сюда журавлей, выращенных в Питомнике.
Миша напросился вместе с ними. А когда возвращались обратно, Татьяна Кашенцева сказала ему:
– Ты тут всё в городе знаешь: подскажи, чем нам лучше доехать отсюда до гостиницы «Октябрьская»?
Миша уверенно посадил всю компанию в трамвай «шестёрку» и сам поехал с ними. Но Петроградская сторона настолько запутана, что повёз он делегацию, как не сразу выяснилось, в противоположном направлении! Спохватились только возле Морской пристани. Тогда, не рассчитывая больше на Мишу, коллеги уже сами добрались путём расспросов до гостиницы.
Это всё случится потом, через два месяца. А пока Миша остался пожить в заповеднике, чтобы выхаживать стершонка.
Ночь с Кюэлем прошла спокойно. Миша старательно делал всё, что велел ему Владимир Григорьевич: каждые два часа массировал журавлёнку ногу и смазывал её. Пытался его и покормить, но птенец не желал брать пищу из рук. А может быть, просто не мог глотать из-за раны на шее.
Никаких изменений в состоянии пострадавшего с момента вечернего происшествия не произошло. Он всё так же спокойно лежал. Иногда слегка приподнимал голову и размеренно взмуркивал.
Когда стало едва рассветать, в комнату заглянул шеф:
– Ну как, всё у вас тут нормально?
– В Багдаде всё спокойно! – бодро отрапортовал Миша.
В.Г.Панченко внимательно осмотрел птенца со всех сторон, изучил рану на шее и уверенно помассировал ему мышцу голени. А затем внезапно приказал:
– Идём!
– Куда это? – растерялся Миша.
– Ко мне домой! Покормим тебя.
Приведя Мишу к себе, «Пан» усадил его за стол на кухне. Жена его Ираида Михайловна, с которой Миша уже виделся несколько раз весной, приготовила блинчики с повидлом и творогом. Вдвоём они принялись угощать гостя.
Невозможно было оторваться от вкуснейших блинчиков! Испытывая неловкость перед хозяевами, Миша набросился на это лакомство, словно не ел три дня. Впрочем, так оно и было.
Пока он жевал, из-за занавесочки соседней комнаты несколько раз выглянула бойкая девочка лет пятнадцати. Потом он узнал, что это Эля, их дочь.
После такого замечательного завтрака Миша сбегал в общежитие и принёс чете Панченко вторую дыню из Средней Азии. А затем вернулся к птенцу.
Так повторилось и на другой день, и на третий. Кюэль начал понемногу глотать творожные шарики, смешанные с комбикормом. Приходилось поначалу скатывать их совсем маленькими, чтобы они смогли пройти в пищевод через раненую шею. Позднее в рацион ввели мучных червей – больной нуждался в белковой подкормке.
А на четвёртый день в брудер зашла Таня Маркина – жена Юрия Маркина, к которому Миша приезжал весной. Он хорошо помнил её. Таня пришла посмотреть на Кюэля. Это были и любопытство, и научный интерес, и готовность помочь.
– Ну что он, на ноги вставать не начал?
– Пытается. Но пока не получается.
– А швы как?
– Затягиваются понемножку.
– Не пора ли его выносить на воздух?
– Хорошо бы! Надо спросить у начальства.
Начальство разрешило, и по прошествии четырёх суток после инцидента Кюэля, по-прежнему лежащего на подстилке, впервые вынесли на улицу. Примерно час он пролежал на траве, а потом даже попытался встать, в основном опираясь на левую ногу – правая ещё плохо слушалась.
В дальнейшие дни, после ежедневного осмотра больного Татьяной Кашенцевой, Кюэля выносили на воздух в те драгоценные часы, когда появлялось редкое солнышко. Несли его, держа подстилку за края, Миша с Таней Виноградовой, которая затем шла ухаживать за другими журавлями. А помогала выгуливать птенца обычно Таня Маркина (сплошные Тани кругом!), в другие дни Миша справлялся и сам.
Постепенно Кюэль начал приподниматься на обеих ногах. В первое время Таня поддерживала его сбоку. Поначалу ему удавалось постоять всего минуту-две. Но через несколько дней он уже довольно уверенно держался на ногах, прохаживаясь вдоль ограды вольеры и подбирая клювом с земли улиток, червяков и насекомых, а иногда выкапывая какие-то корешки. При этом не забывал сигнализировать о своём местонахождении (принимая людей за своих родителей) характерным птенцовым звуком-мурлыканьем.
Иногда дождь успевал застать их на прогулке. Но птенец как бы и не замечал холодных капель, пока его вели, а затем несли обратно к «базе».
А однажды, практически в солнечную погоду, внезапно налетела чёрная туча, и гулявших Мишу с Кюэлем накрыл крупный град. Пришлось хватать журавлёнка прямо на поляне и бежать с ним под мышкой в брудер. Хотя в последнее время обычно он доходил до месте уже своими ногами.
1) Кюэль в "брудере" во время лечения; 2) Таня Маркина выносит Кюэля на солнце;
3) Делает ему массаж; 4) На пятый день привела к нему Юту; 5) Кюэль начинает ходить.
Вот так и получилось, что при втором посещении Окского заповедника – через полгода после первого – Миша помогал выхаживать птенца стерха. А ведь каждый такой птенец в Питомнике на вес золота! Очень уж больших усилий и затрат, в том числе и времени, стоит привезти сюда яйца белых журавлей из Якутии и вырастить из них здоровых взрослых птиц.
Эти новые две недели оказали сильное влияние на Мишу. Но пора было возвращаться домой – прошли все сроки, на работе его ждали другие воспитанники: уже не птичьи дети, а человеческие, которых он учил музыке.
17 октября, накануне отъезда, Миша попрощался семьями Приклонских, Панченко и Маркиных, а также с сотрудниками Питомника – всеми, кроме Тани Виноградовой: она тоже уезжала в этот день в Москву, накопив дипломные материалы, так что поехали вдвоём.
До Рязани добрались автобусами без приключений, а из Рязани в Москву вместо электрички сели на подвернувшийся дальний поезд из Анапы. Поскольку курортный сезон уже заканчивался, народу в плацкартном вагоне было немного.
1) Таня Виноградова на обратном пути в Москву (сиамский котёнок – соседей по купе);
2-3) Вот такого журавля сделала Света Строкова, сестра Миши, когда побывала в Окском питомнике;
С деньгами на билеты дело решилось на удивление легко – Таня просто одолжила Мише десять рублей (этой суммы вполне хватило, чтобы доехать до самого Ленинграда), которые он по возвращении домой незамедлительно ей выслал, что положило начало их переписке. В конце октября Таня прислала Мише письмо, в котором помимо всего прочего, было такое известие:
«Из заповедника мне сообщили, что Кюэлю уже лучше, поправляется».
Это было для него самым главным в её послании.
До новых встреч, журавли!
(1989 год)