1.

     В детстве и ранней юности я был в меру послушным и прилежным малым. Можно сказать, этаким придурком с вечно дурацкой стрижкой и постоянно обиженным выражением на лице, как будто мне все вокруг чего-то были должны.
     Сколько я себя помню, в семье у нас всегда царил матриархат, поэтому мы с сестрой слегка побаивались нашу тревожную и где-то даже чересчур активную маму. Папа же, полная её противоположность, никогда не повышал на нас голоса и, тем более, не поднимал руки.  Но сей факт совершенно не означал того, что мы отца не ставили ни в грош - скорее наоборот. Если к маменькиным методам воспитания со временем мы как-то приспособились и не особо уже обращали внимание на клочки выдранных волос из головы, в кровь разбитые об угол стола носы и раздавленные дверьми пальцы (шутка, мамуля нас очень любила и старалась любыми способами вложить в наши юные головы как можно больше добра и порядочности), то когда в конфликт волей или неволей приходилось вступать отцу,  этот конфликт как-то сразу же плавно затухал.
      –  Да-а,  Николай!  –    вскинув брови и слегка округлив глаза, молвил он.   –   Доведёшь ты своими выкрутасами мать до больницы.
     Ключевым и настораживающим словом в этой фразе было слово «Николай». Когда мальчик растёт и воспитывается в интеллигентной и дружной семье, такое фамильярное и, можно даже сказать, не совсем корректное обращение со стороны родителя  всегда таит в себе какие-нибудь неприятности.
     Николай, понурив взгляд, принимался тут же что-то лепетать в своё оправдание, а мама, почувствовав мужскую поддержку, театрально хваталась за левую грудь и, откинув голову, чуть ли не замертво валилась на диван или кресло, при этом не забыв, однако, украдкой оглянуться назад.
     Если мама с отцом занимались нашим, так сказать, моральным и физическим воспитанием, то духовной составляющей было поручено заниматься нашим милым бабушкам. С самого раннего детства меня таскали по детским театрам, музеям и разного рода выставкам. У меня даже был годовой абонемент в филармонию. Отчего, наверное, до сих пор, спустя уже много лет, у меня в голове нет-нет да и зальётся звонким перебором прима-скрипочка или того хуже  –   загудит в полную силу своих раструбов филармонический орган. 
   Но мама  –   вероятно, решив, что этого не совсем достаточно и узрев во мне задатки великого баяниста  –   в десять лет отдала своё чадо в музыкальный кружок при заводе, на котором сама и работала. Несколько раз в неделю, с ноющей, как зубная боль, тоскою в сердце и зализанной набок чёлкой, как у законченного дебила, я сидел на табуретке и наяривал осточертевшую уже  «полечку» на баяне. А преподаватель, по-моему, не совсем  психически здоровый человек, приплясывал в такт и от души лупасил меня тонким деревянным прутиком по пальцам, если ему что-то не нравилось в моём исполнении. Затем та же участь постигла и мою сестру,  когда, как Жанну Д’Арк на костёр, её повели в музыкальную школу осваивать премудрости игры на пианино.
    А ведь был же неплохим я мальчиком! Можно даже сказать, хорошим я был парнем. Любил и почитал родителей. Обожал всех трёх своих бабушек…  Почему трёх? Да потому, что у меня их было трое!..  Даже четверо! Была ещё и прабабушка.  Значит, так: бабушка и её родная сестра с их мамой  –  с одной стороны, и бабушка  –  с другой. 
   Любил животных. Это вообще была моя страсть! Всё, что пищало, мяукало, тявкало и просто шевелилось   –   незамедлительно оказывалось у нас в квартире. Правда, почувствовать себя хозяином того или иного живого существа мне доводилось недолго  –  в лучшем случае до прихода с работы обоих родителей. Когда я был совсем маленьким, то, по рассказам мамы, я не пропускал мимо себя никого: ни жучка, ни паучка, ни червячка. Нет, я не давил их своими тонкими ножками, обутыми в сандалики. Я подбирал их с земли и с любовью раскладывал по карманам. Один раз, опять-таки со слов мамы, она вышла во двор нашей дачи, которую мы снимали на лето, и, увидев меня, позвала к себе.
    –   Коленька, голубчик, ступай-ка сюда,сынок. Покажи, что у тебя в ручках?   –   глядя на своего юного отпрыска, мамино лицо искрилось улыбкой умиления и счастья.  А меж тем ручки-то у меня были заняты. В одной находился какой-то неизвестный ещё мне паук, а в другой обыкновенный дождевой червяк.  Повинуясь, Коленька тут же двинул к маме. И  –   о чудо! Какой редкий экземпляр! Через тропинку переползала жирная зелёная гусеница!   «Но что же делать? –   пронеслось в моём трёхлетнем мозгу. –    Руки-то заняты!»   Верное решение тут же было найдено. Чтобы освободить одну руку, я положил паучка себе в рот и бережно подобрал гусеницу. Мама, как стояла с улыбкой Джоконды на лице и вытянутыми руками, чтобы заключить меня в объятия, так и плюхнулась на деревянное крылечко. Затем на всю округу раздался истошный крик испуганной молодой женщины, и началась экстренная эвакуация паучка, да и всех остальных насекомых, на волю.
  ...Вот таким  я был классным парнем! Даже сам теперь не понимаю, почему я не стал музыкантом, биологом или, на худой конец, каким-нибудь экскурсоводом?..



     После десятого класса я поступил в мореходное училище и стал обыкновенным курсантом.
     Училище было с военной кафедрой, поэтому мы все находились на казарменном положении. Дисциплина и распорядок в нём были максимально приближены к армейским, со всеми вытекающими из этого последствиями. Дедовщина, наряды вне очереди, строевая подготовка на плацу и увольнения по выходным…  Вот об одном из таких увольнений мне и хочется рассказать.
     Поскольку добрая половина курсантов из нашей роты была иногородней, то, собираясь домой, я частенько приглашал кого-нибудь из своих товарищей вместе с собой. Ну кому после казённых харчей не хотелось поесть домашнего, при том, что мама у меня замечательно готовит, и поспать на нормальном человеческом диване, а не на скрипучей продавленной шконке в казарме? Родители никогда не противились таким визитам, и всегда, если мы заявлялись слишком поздно, на кухне был оставлен приготовленный обед.
     Мать вообще была на седьмом небе от счастья, когда я поступил в училище. Поскольку в то время началась война в Афганистане, и открыто обсуждать это, мягко говоря, было не принято, но цинковые гробы и похоронки с пугающей регулярностью стали приходить оттуда. Да и я к семнадцати годам из милого, интеллигентного «ботаника» превратился в настоящую оторву, которому везде нужно было сунуть свой нос.  И по прошествии года я совершенно запросто мог его сунуть, например, в районный военкомат. Уж слишком тогда мне было интересно:  что же там делается, в том самом Афганистане? А попасть туда, даже если ты не горишь особым желанием, было делом нехитрым. Ну, а если уж какой-нибудь идиот сам изъявлял желание  –  то, как говорится, милости просим…
     Поэтому, чувствуя, что мальчик вроде бы при деле, и опасность загреметь в армию уже миновала, мать сквозь пальцы смотрела на все мои закидоны. А я, оставаясь всё же приличным человеком и уважающим родителей сыном, применял всю свою изворотливость и смекалку,  стараясь обойти всякие острые углы, чтобы особо не нарываться на неприятности. Но, к сожалению, это не всегда получалось.
     Как-то раз на выходные я пригласил к себе домой своего товарища. Игорь Панов приехал учиться в Ленинград из Липецкой области и был душой всего курса. Прекрасно пел, играл на гитаре, на лету сочинял смешные стишки и шаржи, а главное    –     обладал очень необычным и тонким чувством юмора, по сравнению с которым выступления некоторых именитых артистов этого жанра казались просто детским лепетом на лужайке.
     В субботу после занятий мы отправились в бар попить пивка и, как это не раз случалось, засиделись там почти до закрытия. По пути домой то ли в метро, то ли на улице (сейчас уж не помню) мы повстречали милую крепко подвыпившую девушку и любезно пригласили её с собой. Она долго кривляться не стала и приняла наше приглашение. Нет, она не была проституткой. В то время в стране вообще не было ни секса, ни проституток, ни наркоманов. Она была простой девушкой, которой на тот момент как раз, наверное, не хватало участия и мужской теплоты.   
       Дома уже все спали.  Чтоб никого не разбудить, я тихонько открыл входную дверь, и мы втроём чуть ли не на цыпочках вошли внутрь.
       Жила наша дружная семейка тогда в двухкомнатной квартире на первом этаже. Комнаты разделял небольшой коридор. Одну из них занимали родители, другую, после того, как я поступил в мореходку, сестра. Однако на выходные, зная, что я могу приехать не один, родители предусмотрительно забирали сестру на ночь к себе. Правда, ей это не очень-то  нравилось, поскольку всю неделю она спала в отдельной комнате на просторном разобранном диване, а тут приходилось ютиться на узком кресле-кровати. Но её, в то время двенадцатилетнюю малявку, особо никто и не спрашивал.
        Минуя коридор, мы крадучись вошли в комнату. Выдохнув с облегчением, я закрыл за собой дверь и включил свет. То, что я увидел, мягко говоря, привело меня в лёгкое замешательство. Метрах в двух от заботливо приготовленного мамой дивана стояла раскладушка, на которой покоилось неизвестное мне тело. Из-под натянутого на голову одеяла я лишь мельком успел заметить седоватые волосы и кусочек бороды, как тут же выключил свет. В кромешной темноте, не меняя позы, мы застыли, как три античных грации. В отличие от Игоря с нашей милой гостьей, у меня в голове назойливо вертелись два вопроса:  кто это такой и что теперь делать?  Ну, с первым вопросом как раз было всё понятно – кто это такой, выяснится только утром. Зато второй занимал меня намного больше. Ведь у меня, так же, как и у Игоря, я полагаю, на эту ночь были определённые планы! А тут такое….
     Стараясь не шуметь, на цыпочках мы вышли из комнаты и пробрались в кухню.
    –  Это не сестра,   –  категорически заявил Игорь, вероятно, тоже успев заметить седые волосы и бороду.
  –  Согласен, –  буркнул я,  –  сестра немного короче и у неё, как минимум, нет бороды...
  –  Тогда  кто же? –   не унимался он.
  –  Да откуда я знаю!  –  зашипел я на Игоря. – Ты предлагаешь выяснить это прямо сейчас?
   – Может, впопыхах мы квартирой ошиблись?!  –  сострил он.
   –  Мальчики, мы так не договаривались!  –  пискнула клевавшая уже носом девушка.
   –  Да,  –  поддержал её Игорь и лукаво улыбнулся. – Предлагаю вынести его в коридор, а самим занять уже спальные места.
   –  Угу,  –  буркнула девчушка и, положив руки на стол, уткнулась в них головой. Тут же раздалось негромкое посапывание. Мы невольно переглянулись, а затем оба уставились на неё. Романтическое настроение тут же куда-то улетучилось.
–   Ну и что теперь с ней делать?   –   поинтересовался Игорь.
–   По-моему, теперь ты с ней уже ничего не сделаешь!  –   съязвил я.      
    Продолжая сопеть, девушка зашевелилась и поудобней устроилась на столе.
–   Нет, ну нормально?!  –   истерично хихикнул Игорь. – Стоило тащить её сюда через весь город…
– Ну не выставлять же её ночью, да ещё в таком состоянии, на улицу! –   возразил я, хотя сам слабо теперь представлял, что с ней делать.
–   Что-то не везёт мне в последнее время с дамами,  –   тоскливо произнёс Игорь. – Только повстречали, можно сказать, своё счастье… и на тебе!
–  Вот вляпались… –   обречённо буркнул я.   –  Может, попробовать её разбудить?
    Я легонько потряс девушку за плечо. Результат совершенно не оправдал моих ожиданий. Вместо того,  чтобы проснуться, она тут же сменила сопение на лёгкий храп.
     Из коридора донеслись тихие шаги, затем кто-то зашёл в туалет. Прислушиваясь, я тут же подошёл к двери. Через пару минут она приоткрылась, и в проёме я увидел мамино заспанное лицо.
–   Привет, мамуль!  –   улыбаясь, шёпотом поздоровался я и, слегка напирая, вытеснил маму в коридор.
–   Здравствуй, сынок,  –   она поцеловала меня. – Ты что, не один?
–   Нет, мам, я с Игорем.
–  А-а, ну ладно,  –   она погладила меня по руке. – Поешьте, там всё приготовлено, и ложитесь спать, а то уже поздно.
–   Хорошо, мам, спасибо...
  Она повернулась, чтобы уйти к себе в комнату.
–   Мам, а что это за чучело там лежит на раскладушке?   –   будто невзначай поинтересовался я.
–   Это наш дальний родственник из Москвы по отцовской линии, приехал в командировку. И кстати,  –   она улыбнулась,  –   это чучело   –   какая-то большая шишка у себя там, в научных кругах! Так что вы уж потихоньку, не разбудите человека.
    Она ещё раз поцеловала меня и отправилась спать.
    Теперь всё становилось яснее ясного. В моей комнате развалился какой-то великий учёный, причём наш дальний родственник. Девицу, которую мы, как два дурака, приволокли с собой, теперь надо было незаметно уложить спать, а утром тихонько вывести из квартиры. А чтобы не прохлопать этот момент, кому-то придётся часиков до шести не спать… Как говорится, не было у бабы хлопот – купила себе баба порося.   
     Мы попытались растолкать это милое создание, но к тому времени девку  так развезло, что пришлось тащить её в комнату волоком.
   –   Ладно, Игорь, ты ложись,  –   предложил я, когда мы наконец-то затолкали барышню под одеяло и вышли из комнаты,  –   а я на кухне посижу.  –    Часы, висевшие на стене, показывали начало второго.
    Впрочем, когда мы затевали всё это мероприятие   –  так и собирались поступить. Я хотел завести будильник где-нибудь на 5.30  и проводить девушку на остановку. Несколько раз на свой страх и риск  мне уже удавалось проделывать такие фокусы. Правда, тогда мы были вдвоём и без всяких гостей из Москвы. Но теперь… этот «академик», количество партнёров, да и состояние нашей подружки в корне меняли все планы. Повторюсь, я воспитывался в интеллигентной семье, и мне было тогда восемнадцать.
–    Да брось ты, пойдём спать! Чего ты будешь на кухне всю ночь сидеть?! У меня будильник вот здесь,  –    Игорь ткнул себя пальцем в лоб. –   Если нужно, я всегда просыпаюсь вовремя!
–    Ну, не знаю, Игорь… а если проспим?
–    Да не ссы, не проспим. Во сколько надо?
–    В шесть, ну, в крайнем случае  –   полседьмого её нужно вывести из квартиры.
–    Всё, пойдём спать, –    успокоил меня Игорь, –    около шести я тебя разбужу.




    Проснулся я оттого, что на всю квартиру раздавались звуки включённого радио. Плотные шторы на окнах открыты,  комната была залита солнечным светом. Все двери настежь распахнуты, а из кухни доносилось мамино пение и запахи готовящегося завтрака.
    Я повернул голову влево и увидел счастливое лицо спящего у стенки Игоря. Между нами я нащупал тёплое женское тело в одном лишь нижнем белье, накрытое с головой. Я вспомнил, как ночью, чтоб не пачкать чистую простынь, мы с горем пополам  стянули с неё джинсы и кофту. После этого я посмотрел в другую сторону. На раскладушке, сложив руки на груди, лежал интеллигентного вида дядька и с любопытством смотрел на меня.
–   Здравствуйте,- кивнул я ему.
–   Здравствуй, Николай. У-у, какой ты вымахал! А я ведь помню тебя совсем маленьким… вы тогда в Германию ехали и останавливались у нас в Москве на сутки. Лет пять тебе было, не больше.
    Я скорчил счастливую физиономию, давая понять, что очень рад этому обстоятельству.
–    Порассказала вчера мать про тебя… молодец! И учишься хорошо, и профессию выбрал интересную. После мореходки, наверное, в институт?
   Продолжая улыбаться, как идиот, я молча пожал плечами.
–    Надо, надо!   –    заверил меня он.  –   С твоей-то головой… ты далеко можешь пойти. Главное  –   образование!
    Зная свою маму, я тут же представил себе, в каких красках и восторженных интонациях она расписывала все мои достоинства. Порой мне становилось даже как-то не по себе, когда мама в очередной раз принималась нахваливать меня перед незнакомыми людьми. Как  у любой, наверное, матери, это было её слабостью. Вот и сейчас наверняка она постаралась на славу.
    Отвесив ещё пару комплиментов в мою сторону, мужик принялся ёрзать на своей раскладушке.
    Да, действительно   –   пора было вставать. Причём первыми, по правилам хорошего тона, вставать нужно было нам, чтобы не вынуждать уважаемое светило науки отсвечивать перед нами в неглиже.
     Я повернул голову к стенке. Часто моргая, с немым вопросом во взгляде, Игорь смотрел на меня.
   –   Доброе утро, Игорь!  – каменным голосом поприветствовал я своего друга.   – По-моему ты забыл вчера будильник завести?!   –    я смотрел на него испепеляющим взглядом.
     Девушка к тому времени тоже проснулась и начала легонько барахтаться между нами, пытаясь высунуть голову наружу. Мы оба тут же сообразили, что это сейчас будет лишним, и стиснули девушку с обеих сторон.
     Со счастливой улыбкой на лице в комнату вошла мама. 
  –  Ну что, голубчики, проснулись? Доброе утро!
  –  Да, доброе утро, мамуль.
  –  Ну, тогда быстренько вставайте, завтрак уже готов, – весело сказала она.
  –  Да, да,  – пробубнил я,  – сейчас встаём.
   Мама вышла из комнаты, а мы, продолжая придерживать девушку под одеялом, молча уставились друг на друга. «Академик» тоже поглядывал в нашу сторону, давая понять, что предпочёл бы встать последним.
    Минуты через три мама опять появилась в комнате.
   – Мальчики! Ну вставайте же, имейте совесть.  Дайте человеку одеться!  – уже более требовательно попросила она.
    Я видел, как в коридоре несколько раз прошмыгнула сестра. Отец, выйдя из ванной, проследовал в кухню. Ситуация накалялась с каждой минутой. Я пытался сообразить, что же нам делать…  Либо рассказать нашему гостю, что я не такой весь белый и пушистый, как расписала ему мама,  чтоб он не сильно удивлялся тому, что сейчас увидит. Либо попросить  его  подняться первым.
     Но тут в комнату опять вошла мама. С милой улыбкой на лице она взялась обеими руками за край одеяла и с силой дёрнула его на себя. Я знал, что в силу своего бойкого характера мама была на это способна. Более того  –  много раз она проделывала со своими детишками  нечто подобное…   Но там была совсем другая ситуация. Во-первых,  в доме не было гостей. Во-вторых,  не говоря уже о сестре, я был ещё подростком. Ну и, наконец, в-третьих   –   под одеялом не было никого посторонних. Я никак не мог предположить, что в присутствии незнакомого человека мама сподобится на это.
     В комнате воцарилась тяжёлая пауза. Мне показалось, что на какое-то время даже радио перестало работать, и вместо весёлой музыки тревожно застучал метроном, отсчитывая последние секунды перед бурей. С одеялом в руках мама застыла как изваяние. Её улыбка медленно сошла на нет, брови поползли вверх. Тут же, как назло, из-за маминой спины появилась голова любопытной и вездесущей сестры. В полной тишине скрипнула раскладушка. Знаменитый советский учёный из Москвы, приподнявшись на локте и вытянув шею, с нескрываемым любопытством тоже смотрел в нашу сторону. В довершении всего из кухни вышел отец и встал рядом с матерью.
      Вытянувшись по струнке, мы лежали, как три истукана и молча хлопали глазами.
   –  Здравствуйте,   –  нарушив тишину, вдруг пискнула девушка и с неподдельным ужасом посмотрела сначала на меня, а потом на Игоря. Судя по выражению на её испуганном лице, она совершенно не понимала, где находится, и вообще   –   что здесь происходит.
   –  Здравствуй, деточка,   –  чуть подрагивающим от волнения голосом  поздоровалась мама и аккуратно положила одеяло на место.
   –  Ма-ам, а это кто?   –  скорчив смешную рожицу, капризным тоном спросила сестра. Мама тут же развернула её за голову и лёгким движением рук отправила это любопытное чадо на кухню. Отец, продолжая молчать, гневно посмотрел сначала на нас, потом на маму. В его взгляде читался немой вопрос:   «Ну что, допрыгалась? Вырастили сына… дебила!» После этого папа отправился вслед за сестрой.
   –  Николай… можно тебя на секунду?!   –  мама кивнула в сторону коридора.
    С красной от стыда и волнения рожей  я выбрался из-под одеяла. Шлёпая босыми ногами по полу, я протиснулся бочком между мамой и дверным косяком.
   –  Как это понимать?   –  закрыв за собой дверь в комнату, строго спросила она. – Ты что, совсем уже офонарел, уличных баб в дом таскаешь?!! Да ещё когда у нас гости…
   –  Мам…    –  я попытался что-то вякнуть в своё оправдание.
   –  Не мамкай!- перебила она. – Ты меня… так подвёл!!   –  её голос дрогнул и на глазах появились слёзы.   –  Я вчера, как дурочка, весь вечер распиналась перед ним:  какой, мол, ты у меня прилежный и воспитанный. А ты нам с отцом вон какую свинью подложил!   –  она показала рукой в сторону комнаты.   –   Теперь среди московской родни слухи поползут, какой ты у нас «хороший»,   –  мама смахнула навернувшуюся слезу.
   –  Да на свинью-то она вроде не очень похожа…    –  потупив взгляд, буркнул я.   –  И вообще, почему ты о людях так плохо думаешь? Совершенно не обязательно, что он побежит всем рассказывать… Может быть, он в молодости не такое ещё отмачивал.
    Мать посмотрела мне в глаза, пытаясь понять:  то ли я действительно в одночасье стал дебилом и не понимаю того, что произошло, то ли от стыда и страха у меня вдруг прорезалось неуместное чувство юмора.
   –  Ты что, издеваешься?!   –  округлив глаза, чуть ли не простонала она. – Хватит дурачком-то прикидываться?! Ты хоть понимаешь, каково теперь отцу?!
     Чтобы не нарываться на ещё большие неприятности я благоразумно промолчал.
   –  Как её зовут?   –  после небольшой паузы уже более спокойно спросила мама.
   –  Не знаю…    –  мамины брови опять поползли вверх. – Вернее, не помню,   –  поспешил вставить я. – Она, скорее всего, называла своё имя… но я не помню. Мам, ну не расстраивайся ты так….
   –  Хорошенькие дела,   –  как будто сама себе сказала мама и двинула в сторону комнаты.  Я стоял, ни жив, ни мёртв.  – Ну, чего встал?     –  бросила она через плечо.   –  Иди за мной.
    Мама открыла дверь и вошла в комнату. Игорь к тому времени уже вовсю развлекал «академика», который с улыбкой до ушей слушал его трёп.
   –  Ну вот,  всё и разрешилось!   –  весело сказала мама и в упор посмотрела на Игоря.  – Это его девушка,   –  продолжая сверлить Игоря взглядом, уже для московского гостя пояснила она. – Просто загулялись ребята допоздна, вот и приехали переночевать.
    Девушка с присущим каждой женщине любопытством оценивающе посмотрела на своего невольного избранника.
   –  Как тебя зовут, милая?   –  переведя взгляд на девушку, ласково спросила мама.
   –  Све-ета,   –  запинаясь, пискнула та и виновато улыбнулась.
   –  Ну, вот и познакомились,   –  с иронией в голосе сказала мама и украдкой посмотрела на меня. – А теперь, ребятки, отвернитесь и дайте уже наконец человеку подняться!
      Игорь, шкодливо улыбаясь, нежно обнял Свету за шею и они оба повернулись к стене.
   –  Хм-м… Инночка, да вовсе это не обязательно,   –   смущённо крякнул учёный.  –  Я в эти годы ещё не такие фортели выкидывал,     –   добродушно улыбнулся он и, заскрипев раскладушкой, свесил свои босые, абсолютно ничем не отличающиеся от простых смертных, ноги на пол.

(2010 г.)